Савитри Деви.Религия сильных.

Савитри Деви.1декабря1937года.Калькутта.





“Enochia, monstrous City of the Manly,
Den of the Violent, Citadel of the Strong,
Which has never known fear or remorse . . .”
Leconte de Lisle (“Cain,” Barbaric Poems)



Если бы мне пришлось выбрать девиз для себя, я бы взяла этот: “pure, dure, sûre,” (чистая, суровая, уверенная), другим словом: неизменная. Этим я выразила бы идеал Сильных, которых ничто не может повергнуть, подкупить или изменить; тех, на кого можно рассчитывать, потому что их жизнь это порядок и верность, в созвучии с вечностью. О, вы, восхищающиеся бесконечным сражением, будь даже оно безнадёжным, соедините себя с тем, что вечно! Только оно существует, остальное лишь тень и дым. Ни отдельный человек или зверь, ни группа людей, ни народ не стоят того, чтобы вы беспокоились о них; но, в то же время, каждый из них, как отражение вечного, заслуживает вашей преданности в меру ваших возможностей. И отдельные существа, и естественные группы более или менее отражают вечное. Они отражают его в той мере, в какой приближаются на всех уровнях к архетипу своего вида, в какой они представляют его в себе, живущих. Тот, кто представляет только себя самого, будь он хоть творцом истории, хоть её разрушителем, чьё имя разносится далеко вокруг, всего лишь тень и дым.

Вы, те, кто восхищается образом скалы, открытой всем атакам океана, порывам ветра, приступам волн, ударам молний в бурных вершинах, неизменно покрытой бурлящей пеной, но всегда способной выстоять, тысячелетие за тысячелетием; вы, те, кто хочет сравнить себя со своими братьями по вере, с этим зримым символом сильных, чтобы сказать “Это мы! Это я!”, освободите себя от смертельных предрассудков: поиска “счастья” и заботы о “человечестве”, или остерегайтесь впасть в них, если боги позволили вам остаться невосприимчивыми к ним в вашей молодости.

Счастье, которое состоит в не встречающем сопротивления удовлетворении естественных потребностей, в том чтобы не испытывать ни голода ни жажды, ни холода ни жары; в возможности свободно жить той жизнью, для которой они созданы, и иногда, для некоторых из них, в том, чтобы быть любимыми — должно быть отдано живым созданиям, которые не имеют Слова, рождающего мысль. Это их компенсация. Прилагай все силы, чтобы обеспечить им счастье. Помогай животному и дереву, и защищай его от эгоистичного и чёрствого человека. Угости охапкой травы лошадь или усталого осла, дай ведро воды буйволу, умирающему от жажды, запряжённому в тяжёлую телегу под палящим тропическим солнцем; окажи дружескую заботу вьючному зверю, чей хозяин относится к нему, как к неживому предмету; дай еду собаке или брошенному коту, что бродят по безразличному городу, не имея хозяев; поставь миску молока на краю тропы, и погладь его, если он позволит. Принеси зелёную ветвь, оторванную и брошенную в пыль, домой, чтобы её не затоптали, и поставь в вазу с водой; она тоже живая и надеется на твою заботу. У неё нет ничего, кроме молчаливой жизни. По-крайней мере, ты можешь дать им эту радость. Жить — это и есть их путь, путь всех существ, которым не дано Слово — способ существования в гармонии с вечным. И жизнь для этих созданий есть счастье.

Но у тех, кто имеет Слово, рождающее мысль, и особенно у сильных среди них, есть нечто лучшее, чем просто погоня за “счастьем”. Их главная задача в том, чтобы найти эту гармонию, это созвучие с вечным, которого Слово вначале их лишило; сохранить своё место во вселенском танце жизни, со всем богатством, всем знанием, которое им может принести или помочь достичь Слово; жить, подобно тем, кто не говорит, по священным законам, управляющим существованием рас, но уже осознавая и принимая их. Удовольствие или неудовольствие, счастье или уныние индивидуума не имеет значения. Благополучие — свыше того, которое необходимо каждому для выполнения своего задания — не имеет значенья. Значенье имеет только задача: поиск существенного, вечного — жизнью и мыслью.

Соедини себя с существенным, с вечным. И не заботься о счастье — ни о своём, ни о счастье других людей; но выполни своё задание, и помоги другим сделать это, если это не помешает тебе.

Тот, кто обладает Словом, рождающим мысль, и кто, далёкий от службы существенному, тратит его ради поиска личной выгоды; тот, кто обладает технологией, плодом мысли, и кто использует её для увеличения своего богатства, и богатства других людей, принимая это за главную задачу, не заслуживает своих привилегий. Он не стоит существ красоты и молчания — животных, деревьев — он сам следует их дорогой. Тот, кто использует силы, данные ему Словом и мыслью, чтобы причинять смерть и особенно страдания прекрасным бессловесным существам, ради собственного богатства или богатства других людей, кто использует привилегии человека против живой природы, грешит против вселенской Матери, против Жизни, и Порядка, предписывающего “noblesse oblige”. Он не сильный; он не аристократ в глубинном смысле, а мелочный, эгоистичный и трусливый предмет отвращения в глазах естественной элиты.

Всё общество, вся “цивилизация”, происходящая из того же стремления к человеческому благополучию превыше всего, или человеческому “счастью” любой ценой, отмечено печатью сил разложения, врагов космического порядка, бесконечной игры энергий. Это цивилизация Тёмного Века. Если ты вынужден выносить её, делай это в непрестанном противостоянии, осуждении и сражении с ней, каждую минуту твоей жизни. Сделай своей честью приближение её конца, по-крайней мере, соедини всю свою волю с естественным действием сил, ведущих к её концу. Потому что такая цивилизация проклята. Это организованное уродство и подлость.

Избавься не только от предрассудка “счастья”, если оно заманило тебя, но также и от предрассудка “человека”. Защищай себя от отношения, столь же тщеславного, сколь и глупого, состоящего в том, чтобы “любить всех людей” просто потому, что они “люди”. А если такое отношение никогда не было тебе близко, если с детства ты был неприступен для пропаганды поборников “человечности”, поблагодари бессмертных богов, которым ты обязан врождённой мудростью. Конечно, ничто не запрещает тебе подать руку человеку, нуждающемуся в помощи, даже самому ничтожному. Сильные щедры. Но в этом случае, тот, кому оказывается помощь, будет ценен как живая плоть, но не как человек. И если возникает вопрос выбора между ним и созданием, лишённым Слова, но более близким к архетипу своего вида, чем этот человек к архетипу идеального, высшего человека, отдай своё предпочтение и заботу бессловесному созданию: оно в большей степени является шедевром вечного художника.

Ведь столь высоко ценящиеся “люди” не являются живой реальностью, но конструкциями разума, сильно отличающимися друг от друга. Без сомнения, все “виды” являются конструкцией разума: их имена соответствуют главным идеям. Но здесь есть огромная разница: живые реальности, представляющие особи каждого вида походят друг на друга. Вид существует в каждой из них. Все особи одного вида отражают вечное в одинаковой степени, с незначительной разницей. Особи одной расы, из тех рас, что не имеют Слова, практически взаимозаменяемы. Их возможности предопределены. Известно, что приобретает мир живых существ, каждый раз, когда рождается котёнок; известно, что он теряет каждый раз, когда умирает кот, молодой или старый. Но не известно, что он приобретает — или теряет — каждый раз, когда рождается человеческий ребёнок. Ведь что такое человек?

Наиболее совершенный нордический тип, чьё сердце благородно, а суждение строго и справедливо, чьи черты и осанка напоминают о греческих статуях лучших веков — это “человек”. Готтентоты, пигмеи, папуасы, евреи, левантинцы, смешанные с евреями — это “люди”. “Человека” не существует. Существуют только весьма различные формы приматов, которые по обыкновению называются “людьми”, потому что они прямоходящи и обладают Речью, причём последняя способность также варьируется в значительной степени. И внутри одной расы, более того, одного народа, существуют непреодолимые отклонения, и физические, и психические. Отклонения, хотя и частично объясняющиеся влиянием болезней, но которые хотелось бы списать на межвидовое скрещивание в далёком прошлом, настолько такие различия между особями одной крови кажутся противоестественными. Поражает уже наблюдение столь частых идеологических (или религиозных) противостояний между братьями по расе. И поражает даже ещё больше то, что святой Винсент де Поль был французом, но были французами и некоторые истязатели детей, или что прекрасная и благодетельная Лаура де Нове, графиня де Сад, спустя четыре столетия после своей смерти, заимела среди своих потомков маркиза дурной славы, носящего то же имя.

Поэтому я повторяю: нельзя знать, нельзя предугадать, что приобретает или теряет мир живых существ, каждый раз, когда рождается или умирает молодое существо, называемое человеком. И возможность предугадать это ещё более снижается, чем менее чиста раса, то есть, чем меньше возможностей каждый ребёнок имеет с рождения — и также, чем менее общество стремится придать всем личностям одну форму, чем меньше оно стремится поддерживать развитие тех же способностей, и в примерно одном направлении. Потому что тогда, чем более в этой группе, обладающей одним именем, будут встречаться исключения — личности, неподдающиеся классификации — тем менее это “имя” будет соответствовать реальности. Можно, и даже и относительно просто предугадать в определённых обстоятельствах реакции членов племён американских индейцев, африканских или индийских племён, например живаро, масаи или сантал, оставшихся в их естественном окружении и связанных со своей традицией, а также реакцию арийца (немец он или нет), являющегося в тоже время ортодоксальным гитлеристом. Будет гораздо труднее предугадать реакцию неопределённого, ни с чем не связанного западного европейца.

Однако же, верным остаётся и то, что помимо смешения в известной степени рас и культур, и широкомасштабной выучки с использованием современных средств коммуникации, люди всё же начинают походить друг на друга странным образом, если не физически, то психически; они походят друг на друга в своём ничтожестве. Они считают, что всё свидетельствует об их независимости и оригинальности, но, фактически, их реакции в сходных обстоятельствах столь же идентичны, как и реакции членов племён чёрных или краснокожих, или… людей одной расы, связанных одной верой. Здесь встречаются крайности. Этнический хаос масс мегаполиса, на переднем краю технического прогресса стремится достигнуть единообразия серости, своего рода рукотворной однородности, желанной для тех, кто контролирует массы. Это зловещая пародия на родственное единство, естественное для народа одной крови, формирующее систему ценностей и общих установлений; такое единообразие, далёкое от проявлений “коллективного разума”, на всех уровнях сознания открывает лишь убогость такого общества, отвернувшегося от вечного — другим словом, такое общество проклято.

Но ещё можно порой найти в таком обществе исключительную личность, презирающую этнический хаос, видимый вокруг, хотя такая личность и сама может являться продуктом этого хаоса, примыкающую, чтобы сбежать от него, к некоторой доктрине искоренения видов, или даже целиком ставит себя на службу истинной расе, принимая всё последующее самоотречение. Механизм наследования столь сложен, а игра внешних влияний столь случайна, что становится невозможным предвидеть, кто из детей угасающего общества станет такой личностью, так же как невозможно предвидеть, кто из новорождённых членов племени устремится однажды к чему-либо иному, чем привитые ему ценности и идеи, или какое дитя, воспитанное в определённой вере, поспешит как можно скорее оставить её.

Исключения в человеческой группе всегда возможны, и иногда вероятны, даже если группа однородна, но это не значит, что на практике нужно или должно принимать это в расчет: это ad infinitum осложнит отношения между группами. Более того, такие исключения, если они представляют нечто большее, чем себя самое, изменяют и всю группу, насколько это возможно. Например, если появляется ацтек, которого пугают жертвы, приносимые богам его народом, он будет первым среди тех, кто примет религию испанских завоевателей; и ариец в современной Европе, питающий лишь презрение к “христианским и демократическим” ценностям Запада, и мечтает об устройстве общества в духе древней Спарты, примыкает, если имеет тягу к сражениям, к вере гитлеризма.

* * *

Из этих наблюдений следует, что представление о человечестве не отвечает никакой конкретной реальности, отделимой от всего созвучия живых предметов. Владение Словом и прямохождение, единственные черты, общие для всех людей, не являются достаточными, чтобы сделать их всех “братьями”; эти черты не означают, что два человека ближе друг другу, чем существам других видов. Таким образом, нет никакого морального долга любить всех людей, если одновременно не постулировать долг любить всё живое, включая даже самых опасных насекомых, потому что человек (или группа людей), который в силу своей природы или осознанного выбора, распространяет уродство, ложь и страдания, хуже, чем любое вредное насекомое. Было бы абсурдным бороться с одним, самым слабым, и, значит, наименее опасным, и терпеть другого, или ещё хуже — “любить” другого.

Итак, люби высшего человека, арийца, достойного этого имени: прекрасного, благого и храброго; ответственного, способного на любую жертву ради выполнения своей задачи; арийца здорового и сильного. Он твой брат и товарищ по оружию, в войне твоей расы против сил разложения, он тот, чьи дети продолжат священную борьбу вместо тебя, когда твоё тело вернётся к стихиям.

Уважай человека благородных рас, отличных от твоей, ведущего в иных землях борьбу, параллельную твоей, нашу борьбу. Он твой союзник. Он твой союзник, будь он хоть на другом краю света.

Люби всё живое, чья скромная задача никоим образом не противостоит твоей, нашей: людей с простыми сердцами, честных, лишённых тщеславия и лукавства, и всех зверей, потому что они прекрасны без исключения, и без исключения безразличны к любой “идее”. Люби их, и ты увидишь вечное в блеске их глаз, гагатовых, янтарных или изумрудных. Люби также деревья, растения, воду, бегущую по лугам в море, не знающую о том, куда она направляется; горы, пустыни, леса, необъятное небо, полное света, или покрытое тучами; потому что всё это превосходит человека и открывает тебе вечное.

Но презирай массового человека, с его пустым сердцем и узким умом; массового эгоиста, подлого и притворного, живущего лишь для собвстенного благополучия и для того, что он может купить своими деньгами. Презирай его, и используй его как только сможешь. Если он твоей расы и достаточно чист, он может родить детей, которые, будучи воспитанными под нашей опекой, когда снова придёт наше время, смогут быть бесконечно более ценными, чем их родитель. Это лучшая, и, возможно, единственная сулжба, которую он может сослужить. Всякий раз, когда человек достойной расы разочаровывает тебя, радостно вливаясь в “общество потребителей”, говори себе, что он ценен не как сознательная личность, ценна только его кровь. Суди о нём так, как судит о своём предмете заводчик породистых лошадей или собак, суди по его родословной. Будем честными: его слова, его убеждения и мысли не имеют значения.

Что же до врага неизменных ценностей, врага Природы и Жизни, того, кто принёс бы самое прекрасное в жертву уродливому, сильное слабому, здоровое страдающему, больному и ущербному; того, кто восстаёт, в одиночку или в группе против вечного — сражайся с ним со всем пылом твоего сердца, всей силой своего оружия, всей мощью своего интеллекта. Не обязательно ненавидеть его. Он следует своей природе и стремится к своей судьбе, противостоящей вечным ценностям. Он играет свою роль в космическом танце без начала и конца. Но именно по этой причине и необходимо бороться с ним, всеми средствами, без устали. Потому что он твоя полная противоположность, противоположность всем нам, а значит, наш естественный враг в безжалостной игре сил.

Бесстрастно борись с ним, всей своей силой: сильный сохраняет безмятежную уравновешенность даже в самом торжествующем фанатизме. Используй насильственные методы, или не используй, как велит ситуация. Борись с ним, ежедневно и еженощно осознавая противостояние между твоей и его ролью.

* * *

Никогда не недооценивай обряд. Там, где он есть, существует некоторый порядок. А всякий порядок означает подчинение индивидуальной воли, дисциплину, вплоть до самоотречения — подготовку к погоне за вечным.

Всякая истинная религия является тропой, открытой для тех, кто стремится к вечному, сознательно или нет. И нет истинной религии без обряда. Если есть обряд, каким бы простым он ни был, появляется основа для религии. Основа, потому что хотя ритуал и важен, даже необходим, его недостаточно, чтобы создать истинную религию. Должны быть также добавлены доктрины, являющиеся выражением Традиции, которые помогали бы верным жить согласно вечным истинам. Нет нужды говорить, потому что это и так очевидно, о том, что среди людей, номинально связанных с некоторой религией, придерживающихся её в большей или меньшей степени, подавляющее большинство вовсе не принимает её в расчёт, по-крайней мере в века упадка, такие, как наши. Можно даже определить век упадка, просто обозначив его как век, в котором традиционные доктрины, те, что пробуждают верных к созерцанию вечного, перестают интересовать людей, за исключением незначительного меньшинства.

В века, когда вырождение продолжается и усиливается, соответствующие политические доктрины занимают в умах и сердцах большинства место традиционных доктрин, обычно называемых “религиозными”, и, что возможно ещё хуже, люди используют названия разных религий ради войн, которые, в конце концов, оказываются всего лишь погоней за личными материальными преимуществами.

Политические доктрины, в отличие от тех, что связаны с Традицией, сфокусированы на текущих заботах и “исторических”, то есть временных соображениях, в лучшем случае; на том, что не повторяется, то, чего не увидишь дважды. Доктрина, которая не только помогает своим последователям разрешать текущие проблемы политического или даже экономического характера, обучая их также истинам, намного превосходящим эти проблемы, внедряет в них соответствующую шкалу ценностей, является чем-то большим, чем просто политическая доктрина. Это Weltanschauung, “видение Вселенной”. Необходимо добавить к этому обряд, чтобы получить основание религии. А те из последователей, что ощущают обряд и нуждаются в нём, выражая это в меру своих умений, например, отмечая радостные или трагичные даты, связанные с историей их общины, или посещая в определённые дни места, значимые для них, являются также и прихожанами, верующими.

Но, я повторюсь: чтобы Weltanschauung, видение Вселенной, “философия”, однажды заряженная магией обряда, стала основой истинной религии, необходимо не только отсутствие в ней внутренних противоречий, но и чтобы её основные постулаты были верными, не относительно, но абсолютно; истинными в любом месте и в любое время, во времени и отдельно от времени, в вечности. Другими словами, необходимо, чтобы она основывалась не менее, чем на законах космоса, на законах Жизни, не имеющей ни начала, ни конца; законах, не только взывающих к человеку, но и превосходящих его, так же, как они превосходят любое смертное существо. Одним словом, необходимо, чтобы она имела космическую философию, способную влиться в вечную Традицию.

Исключительно редкие доктрины “освобождения”, и ещё более редкие политические доктрины (если их основа “философская’) отвечают этому требованию. Если это условие не выполняется, но под давлением желаний человеческого сердца, древних, как само человечество, учреждаются обычаи, этим даётся рождёние ложной религии, кощунственному образованию, контр-Традиции. В наш век таковым учением является марксизм, поскольку в нём существует претензия на появление ритуалов. Скромный и искренний славянский крестьянин, который, среди прочих таких же, ожидает перед мавзолеем Ленина момента, когда он, наконец, будет допущен внутрь, к телу человека, искусственно защищённому от разложения, который сделал идеи еврея Маркса основой мировой революции, является верующим. Он совершил это паломничество, чтобы приобщить своё преданное сердце, как его отцы приходили в какую-нибудь знаменитую церковь, чтобы упасть ничком перед чудотворной иконой. Пища духовная остаётся, или вновь становится для него важнее пищи телесной. Здесь он будет находиться, если понадобится, два дня без еды и питья, чтобы жить минутой, когда он встанет перед мумифицированной плотью Ленина. Но сердце живёт правдой, прикосновением к тому, что существует, всегда и везде. Ложные истины, в которые он верит, отвлекают его от этого прикосновения, и, рано или поздно, становятся причиной жажды абсолютного. Но вся философия Маркса, приспособленная Ленином к основанию пролетарского государства, основана на вопиющих неправдах: на допущении того, что человек — это не более чем то, что творит из него экономическая среда; на отрицании роли наследственности, а значит и расы; на отрицании роли превосходящих личностей (и рас) в истории. Искренний человек, религиозно преданный Хозяевам, возвеличившим эту ошибочную теорию и развязавших на её почве всемирную революцию, неосознанно служит Силам разложения; тому, что в более или менее дуалистической терминологии многих традиционных учений называется “Силами Бездны”.

Среди доктрин двадцатого века, называемых политическими, мне известна лишь одна, которая, будучи фактически бесконечно большей, чем просто “политическая”, отвечает sine qua non условию, без которого невозможно использование Weltanschauung, даже при помощи обряда, в качестве фундамента истинной религии. Это условие основания на вечных истинах, далеко превосходящих человечество и его насущные проблемы, не говоря уже о людях, которым оно изначально проповедовалось и их проблемах. Я говорю об арийском расизме, или, другим словом, гитлеризме.